Источник: Андреева Е.П. Толстой-художник в последний период детяльности. Воронеж, 1980

Глава  III
Проблема положительного героя

1. Поиски и находки идеальных людей

[C. 101] В советском литературоведении долгое время изу­чалась преимущественно обличительная сторона творческой деятельности Толстого. Меньше внимания уделялось исследованию положительных нравственных ценностей. Мы знаем немного работ на данную тему. За юбилейный 1960 г. вышли две статьи: Е. Купреяновой «Выражение эстетических воззрений и нравственных ис­каний Л. Толстого в романе «Анна Каренина» (Русская литература, 1960, № 3) и И. Вишневской «Нравственный потенциал» (Театр, 1960, № 11). Вторая статья наиболее близка нам по самой трактовке положительного идеала у Толстого. Книга К. Ломунова «Эстетика Льва Тол­стого» является капитальным, всеобъемлющим иссле­дованием, в котором эстетика Толстого рассматривается в реальных взаимосвязях с другими видами духовной деятельности писателя, в связи с его мировоззрением. Отправным началом всех видов деятельности Толстого К. Ломунов справедливо считает этику: «Этике принад­лежит особая роль в обширном ряду «духовных деятельностей» Толстого, таких, как художественное творчество, философия, социология, религия, эстетика, педа­гогика и другие. Толстой придавал этике универсальное значение. <...> Для выяснения ценности того или иного рода или вида человеческой деятельности — все равно [С. 102] духовной или практической — он предлагал ставить его перед лицом «нравственного закона»¹.

Работа К. Ломунова многое проясняет в изучении философско-эстетического наследства Толстого, взятого в его непрестанном развитии. Она может быть полезна как теоретический фундамент в исследовании художест­венного творчества писателя. Глубокая разработка свя­зи эстетических и нравственных категорий в книге К. Ломунова помогает в постановке проблемы положи­тельного героя в творчестве «позднего» Толстого. Вызы­вает интерес и книга И. В. Чуприной «Нравственно-фи­лософские искания Л. Толстого в 60-е и 70-е годы» (Са­ратов, 1974). В монографии большое внимание уделяет­ся изучению эволюции нравственно-философских воззре­ний писателя на материале дневников, писем и художе­ственных произведений указанных лет. Эти работы сви­детельствуют о повороте толстоведческой науки к при­стальному изучению философско-нравственной концеп­ции Толстого.

Всей русской классической литературе, родившейся «из духа борьбы, из духа оппозиции» к царскому режи­му (вспоминаем мысль Розы Люксембург), было свой­ственно стремление к высокому нравственному идеалу, несущему заряд борьбы с окружающим миром социаль­ного зла. Толстой по своей сопротивляющейся, бунтар­ской натуре и по своему гуманизму всегда был склонен искать и находить воплощение лучших качеств в окру­жающих людях, особенно в среде трудового народа. В данной главе мы попытаемся раскрыть сложный нрав­ственный идеал Толстого и конкретно-образное вопло­щение его в художественных произведениях последнего периода.

Принцип историзма подсказывает нам, что нельзя подходить к героям литературы прошлого с теми кри­териями, которые определяют нормы поведения челове­ка в наше время, хотя и существуют веками сложившие­ся общечеловеческие понятия морали, На каждом исто­рическом этапе жизнь выдвигает свои нормы, свои тре­бования к образу мыслей, к общественному поведению человека.

Проблема положительного героя есть проблема не [C. 103] только художественная, но и мировоззренческая. Эво­люция в мировоззрении писателя, его идейные искания находят воплощение в произведениях последних лет. В 1900 г. Толстой записывал в дневнике: «Художник для того, чтобы действовать на других, должен быть ищущим, чтобы его произведение было исканием. Если он все нашел и все знает и учит или нарочно потешает, он не действует»2. Нравственные, художественные иска­ния составляли главную отличительную особенность лич­ности, дарования Толстого. Он прекрасно сознавал, что «гладких, жуирующих и самодовольных мыслителей и художников не бывает»².

Насколько нам известно, у Толстого нигде нет како­го-то четкого определения того, что такое положитель­ный герой в современной ему литературе. Он не ставил перед собой задачу показать «положительно прекрасно­го человека», как это стремился сделать Достоевский в романе «Идиот». Видимо, само время, когда «все пе­реворотилось» в России, не создавало предпосылок для этого. Время требовало от Толстого внимания ко множе­ству вопросов, выдвинутых жизнью. Кроме того, миро­восприятие писателя в 90-900-е гг. представляло со­бой непрерывно движущийся процесс познания действи­тельности. Толстой-художник изучал жизнь и по крупи­цам собирал материал — факты, различные случаи жиз­ни, характеры. Именно так, по принципу от частного к общему, создавались многие образы в произведениях Толстого: «Смерть Ивана Ильича», «Крейцерова сона­та», «Воскресение» и др.

Одновременно с этим вся художественная практика писателя, его эстетические искания говорят о том, на­сколько важны для него были всегда нравственно-оце­ночные категории. «Чистота нравственного чувства» про­низывает собою все произведения 50 -70-х гг. Духовный кризис и перелом в сознании Толстого обусловили не­удовлетворенность собой, своей прежней жизнью, стрем­ление изучить, понять до конца социальные противоре­чия между верхами и низами русского общества. Идет коренная переоценка ценностей... Толстой теперь до кон­ца понял безвыходность положения крестьян, лишен­[С. 104]ных земли. С обостренным чувством социальной совес­ти и личной ответственности он стремился помочь кресть­янам и своим личным трудом, и устройством столовых по деревням, и обличением праздной жизни помещиков и городских сановников. В публицистике Толстой не ус­тает повторять свою излюбленную формулу: «Народ го­лоден от того, что мы слишком сыты» (29, 106). В днев­никах писателя последних лет встречаются записи: «Му­чительно страдаю от роскоши, разврата, гнусности своей жизни. Стыдно, больно, мучительно» (58, 171).

Проблема положительного героя или нравственного возрождения человека в творчестве Толстого рассмат­ривается нами в трех аспектах. Первый аспект — со­циальный, когда с особой силой ставится проблема со­циально-классового антагонизма, в свете которого про­ясняется сущность человека любой среды. Второй ас­пект — нравственно-философский, когда автор рисует людей из дворянского круга, переживающих духовный кризис и ищущих истину. Третий аспект предполагает пристальное внимание писателя к народу, поиски героя из народной среды, из среды революционеров.

Проблема положительного героя внутренне, философ­ски осмысливается писателем как борьба двух нравст­венных категорий: добра и зла. Что такое зло, Толстой-правдоискатель хорошо понимал и видел конкретно-ис­торические причины его в России 90-х - начала 900-х гг. Так же чувствовал он и добро, но идеал добра на раз­ных этапах идейной эволюции мыслителя наполняется различным содержанием. Одно было ясно писателю еще с юных лет: надо делать добро людям, чтобы участво­вать в общей жизни человечества, Жизнь человека толь­ко тогда и приобретает смысл и значение, когда она ос­вещена высшими альтруистическими целями.

В стремлении к положительному идеалу Толстой на­стойчиво проповедует свою любимую мысль: социальное зло можно победить неучастием в зле и активной дея­тельностью на поприще добра. Одновременно с этим, заражаясь народным гневом, писатель симпатизирует революционерам и временами одобряет народные волне­ния и протест крестьян против помещиков.

Толстой понимает, что носителем положительного [С.105] начала не может быть тот, кто благополучно пребывает в маленьком мирке узкоэгоистических интересов. Изу­чая своего современника, художник-реалист, исследова­тель общественных отношений показывает поведение че­ловека как социально мотивированное и социально об­условленное. Раскрытие характера идет через показ его тесной связи с окружающей средой.
Ставя перед собой творческое задание — показать человека в момент кризиса и перелома, писатель пони­мает, что человек из дворянского общества, привыкший жить «приятно и прилично», не может без всякого пово­да извне вдруг изменить свои взгляды и свою жизнь. Нужны сильные потрясения, чтобы благополучный, пре­сыщенный барин вдруг увидел все в новом свете. И та­кие потрясения были в судьбе героев Толстого: роковая болезнь судьи Ивана Ильича, оскорбление высокого чув­ства к невесте князя Касатского, убийство Позднышевым жены из-за ревности, встреча Нехлюдова на суде с брошенной им когда-то девушкой, картина телесного наказания беглого татарина в восприятии влюбленного Ивана Васильевича и т. д. Толстого интересует человек не тогда, когда характер его сложился, а в самом про­цессе развития, в момент духовного пробуждения.

В повести «Смерть Ивана Ильича» поставлена тема эгоистически и бесплодно прожитой жизни, которая влечет за собой вторую тему — бездушного отношения окружающих к умирающему. Вторая тема развивается в двух планах: в плане изображения формального отно­шения доктора к больному и в плаце воспоминаний Ивана Ильича о том, что такое же формальное отноше­ние было у него к подсудимым: «Все было точно так же, как в суде. Как он в суде делал вид над подсудимыми, так точно над ним знаменитый доктор делал тоже вид» (26, 84). Толстой говорит о докторе, о болезни языком судебных заседаний: «Не было вопроса о жизни Ивана Ильича, а был спор между блуждающей почкой и сле­пой кишкой». Художник не боится ввести оттенки коми­ческого, говоря о неизлечимой болезни героя. Какая убийственная ирония звучит в словах автора о споре между блуждающей почкой и слепой кишкой. Читатель безошибочно представляет себе облик важного, солид­ного, вполне равнодушного к чужим страданиям докто­ра, который на глазах больного блестящим образом раз[С. 106]решил «спор» «в пользу слепой кишки, сделав оговорку о том, что исследование мочи может дать новые улики и что тогда дело будет пересмотрено» (26, 84).

И какой убийственный подтекст чувствуется в таких словосочетаниях, как: «исследование мочи...», «улики», «дело будет пересмотрено...» и т. д. И весь этот под­текст ведет к единственному печальному выводу, что как подсудимому, так и больному будет плохо. Горькая и мрачная ирония умирающего над самим собой ощу­щается в его словах: «И правда, что здесь, на этой гар­дине, я, как на штурме, потерял жизнь. Неужели? Как ужасно и как глупо! Это не может быть! Не может быть, но есть» (26,95). Иван Ильич осудил свою эгоисти­ческую и бессмысленную жизнь; он понял, что жить на­до было с пользой для людей. Но это открытие пришло к нему слишком поздно. Отсюда и общий трагический колорит повести. Сложность характера героя заключает­ся в том, что он является объектом самообличения, и он же жертва обстоятельств... И этот трагизм усугубляет­ся одиночеством Ивана Ильича в своей родной семье.

Неудовлетворенные, ищущие герои Толстого из дво­рянской среды по своим личным качествам — люди са­мые разные, но далеко не безупречные. В поведении, в характере каждого из них могли быть различные нрав­ственные изъяны, ошибки и даже преступления. Одна­ко это не значит, что каждый герой должен пройти че­рез преступления, чтобы стать хорошим человеком, ду­мает писатель. Герой Толстого (последнего периода) — это человек, который многое пережил, переосмыслил. Пройдя определенную школу жизни, он вступает в кон­фликт с самим собой, со своей привычной дворянской средой, и выходит из этой трудной борьбы другим че­ловеком.

Сама по себе проблема положительного героя мо­жет рассматриваться как опыт жизни одного человека и человечества в целом. Это путь человека в жизни, а значит и связи его с окружающим миром. И здесь в полную меру раскрывается нравственная программа ве­ликого правдоискателя — утверждение чувства долга, ответственности человека за свои поступки, стремление к преодолению тяжелого гнета различных обстоятельств и влияний, противоречащих нравственному чувству.

Глубина авторского проникновения в сущность се­[С. 107]мейных, интимных, общественных отношений увлекает за собой и читателя. Мы с неослабевающим вниманием следим за художником, когда он в одно и то же время является нам то насмешливым скептиком, то строгим и беспощадным обличителем, то тонким психологом, ко­торый понимает и любит человеческую душу и верит в лучшие качества человека.

Отношение автора к своим героям очень сложно: он строго осуждает их за праздную, часто «животную» жизнь и сочувствует им, когда в них пробуждается выс­шее духовное альтруистическое начало. Каждый из ге­роев Толстого несет в себе высокое нравственное чувст­во в той мере, в какой он отошел от морали тунеядст­вующего класса, насколько он приблизился к «народной правде». Толстой осуждает Позднышева за убийство же­ны и за весь праздный образ жизни его (результатом чего и было это преступление). Но автор не может не сочувствовать человеку, познавшему истину такой дорогой ценой, ставшему обличителем того общества, из которого он вышел.

В творчестве Толстого последнего периода нет стро­го определенного, априорно созданного положительного героя. Чаще всего писатель изображает человека в обыч­ной, типичной для него обстановке; иногда автор ставит героев в исключительные обстоятельства, чтобы дать возможность проявиться самым различным сторонам и качествам характера. Толстой изображает живой поток жизни и людей в этом потоке. Сила его героев не в аб­солютной положительности их душевных качеств, а в движении их от прежней жизни к новому, справедливо­му, трудовому укладу, в прояснении истинного смысла жизни прежде всего для самих себя. Люди из дворянской среды в художественном освещении Толстого ста­новились положительными в той мере, в какой они вы­ражали общую тенденцию эпохи или хотя бы отдель­ные, но ведущие признаки своего времени.

Чаще всего Толстой расстается со своими героями после их душевного просветления, когда они стоят на перепутье и читателю, как и автору, неясно, что с ними будет дальше. Ясно лишь одно: к старому, праздному, паразитическому образу жизни они вряд ли вернутся.

Такое глубокое понимание проблемы положительно­го героя из дворянской среды исходит из общего взгля­[С. 107]да художника на мир, который так несовершенен, что надо переделать весь современный социальный строй до самого основания, чтобы восстановить пропорции, гар­монию человеческих отношений. Отсюда не случайно в статьях, в произведениях «позднего» Толстого мы часто встречаем формулировки, прямо указывающие на необ­ходимость перестройки мира: «Разве не странно и ди­ко..?», «Неужели это так надо?», «Так что же нам де­лать?» и т. д.

Интересные сопоставления между Тургеневым, Тол­стым и Салтыковым-Щедриным, касающиеся проблемы положительного героя, делает А. С. Бушмин в своей кни­ге «Сатира Салтыкова-Щедрина»: «Герой из дворянской среды, которому симпатизирует Толстой, — это чело­век, отпадающий от своего класса... Если Тургенева за­нимал вопрос о том, при каких условиях культурный русский человек, оставаясь дворянином, может вместе с тем стать полезным общественным деятелем, то Тол­стого с течением времени все больше и больше интере­совал вопрос о том, как переработать дворянина на­столько, чтобы он перестал быть дворянином. Тургенев остановился в поисках положительного героя на рубе­же «лишнего человека», Толстой — на рубеже патриар­хального русского крестьянина. Таким образом, положи­тельный идеал Толстого глубоко демократичен, и в этом отношении Толстой ближе стоит к Щедрину, нежели Тургенев»³. Можно было бы к этому добавить, что Тол­стой в этом отношении стоит ближе к Щедрину, нежели к Тургеневу.

Идейная эволюция художника закономерно привела его к изображению народа, к утверждению моральной ценности людей земледельческого, вообще тяжелого фи­зического труда.

Герои из народной среды в позднем творчестве Тол­стого многочисленны и разнообразны. Это крестьяне в народных рассказах, в драматических произведениях («Власть тьмы», «Плоды просвещения»), в повести «Фальшивый купон». Это такие образы, как Герасим («Смерть Ивана Ильича»), Алеша Горшок, Жанна и ее муж («Бедные люди»), Тарас и Федосья («Воскресе­[С. 109]ние»), крестьяне, едущие в вагоне вместе с Нехлюдо­вым, мужики, крестьянки и крестьянские ребятишки, с которыми встречается Нехлюдов во время своих приез­дов в Наново и Кузминское, образы крестьянских де­тей («Детская мудрость»), крестьянские характеры в очерках «Три дня в деревне», «Благодарная почва» и т. д. Некоторые из них проходят как эпизодические, мало выявленные лица, другие изображены с большой художественной силой и убедительностью. Наиболее художественно полнокровными являются образы Катюши Масловой, Степана Пелагеюшкина, Акима, Никиты и др.
Едва ли не высшим признаком душевной привлека­тельности человека художник считал бескорыстие до­брого поступка. Здесь вспоминаются многие крестьян­ские персонажи из народных рассказов, старик Аким, Алеша Горшок и др.

Толстой рисовал образ Алеши с «натуры»⁴. Интере­сен способ изображения героя: художник как бы ото­двигает или снимает нелепое, смешное прозвище и ри­сует честного, наивного деревенского парня, не заражен­ного никакими дурными влияниями. Незаметный, непри­тязательный девятнадцатилетний Алеша отличается уди­вительным трудолюбием. Отец, отдавая сына к купцу в услужение, говорит: «Он все может — и запречь, и съездить куда, и работать лютой; он только на вид как плетень. А то он жилист» (36, 54). Алеша был «безот­ветный»; он работал на всех с утра до поздней ночи, хотя никто из окружающих и не замечал этого самозаб­венного отношения его к своим обязанностям.

Образ Алеши дорог автору своей кристальной душев­ной чистотой, своей бессознательной жертвенностью, своим щедрым сердцем. Но автор понимал также, что жертвенность Алеши привела к драматической развозке его любовь к Устинье, а самого Алешу — к смерти. Пе­ред смертью он говорит: «Спасибо, Устюша, что жале­ла меня. Вот оно и лучше, что не велели жениться, а то бы ни к чему было» (36, 58). Характерно здесь слово [С. 109] жалеть, которое в крестьянской речи заменяет слово любить.

Автор с любовью и уважением нарисовал образ мо­лодого крестьянского парня, выросшего в традициях пат­риархальной деревни, вся жизнь которого была отдана людям. Жаль только, что людям холодным и черствым. Невольно возникает вопрос: как бы выглядела самозаб­венная отдача всего себя людям, если бы жизнь Але­ши была освящена высшими целями служения народу, из которого он сам вышел?

В рассказе «Бедные люди» (1908)⁵ показан один эпизод из жизни бедной семьи рыбаков. Жена рыбака, ушедшего в море на промысел, зашла в соседнюю хижи­ну проведать больную соседку. Она увидела умершую женщину и двух маленьких детей, которые, укрытые тряпьем, сладко спали в колыбели. «Жанна снимает колыбельку с детьми и, закутав их платком, несет домой. Сердце ее сильно бьется; она сама не знает, как и зачем она сделала это, но она знает, что не могла не сделать то, что сделала» (41, 146). Муж, узнав о смер­ти соседки, только и сказал: «Ну, да что уж, как-нибудь перебьемся!» В семье рыбака было своих пятеро детей.

Аскетическая простота языка, точность, большой удельный вес каждого слова делают эту миниатюру уди­вительным созданием искусства, прославляющим непо­средственный подвиг добра и любви бедных людей.

Каждый художественный образ из народа вносит что-то новое в понимание проблемы положительного ге­роя. В повести «Смерть Ивана Ильича» автор показал мужика Герасима. Это персонаж скромный и незамет­ный по тому месту, которое ему отведено в сюжете, но необходимый в идейной концепции повести. Автор ста­вит Герасима в такие обстоятельства, при которых ха­рактер его выявляется в прямом противопоставлении с окружающими. Герасим — единственный человек, кото­рый искренне сочувствует больному, терпеливо ухажива­ет за ним и совершенно чужд атмосфере лжи и равнодушия, образовавшейся вокруг умирающего. Образ Ге­расима не содержит в себе никаких религиозных моти­вов. Он не по-евангельски   кроток,   а по-человечески [С. 111] добр. Его внешний облик выражает его внутреннее со­стояние: «Герасим вздрогнул, очевидно, испугавшись, не промахнулся ли он в чем, и быстрым движением по­вернул к больному свое свежее, доброе, простое, моло­дое лицо, только что начинавшее обрастать бородой» (26, 96). Здоровая, гуманная крестьянская натура Ге­расима резко выделяется при сопоставлении с эгоисти­ческими, изолгавшимися членами семьи Ивана Ильича.

Долгими ночами ухаживал он за больным барином и забывшись часто называл его на «ты». И барину при­ятно было это, как и все, что делал Герасим, чтобы хоть как-то облегчить страдания умирающего. Сословные перегородки падали сами собой, когда между людьми ус­танавливались отношения помощи, добра и сочувствия.
Раздумья писателя над окружающей его действи­тельностью, над судьбою своего современника приводи­ли его к пониманию огромной роли труда в жизни каж­дого человека, в жизни общества. Во многих статьях и художественных произведениях Толстой остро и рез­ко поставил проблему труда, В статье «Так что же нам делать?» великий писатель безоговорочно осудил произ­вольное разделение труда, вследствие чего одни заняты только тяжелым физическим трудом, другие — только умственным. Толстой писал: «Мы так привыкли к тем выхоленным, жирным или расслабленным нашим пред­ставителям умственного труда, что нам представляется диким то, чтобы ученый или художник пахал или возил навоз. Нам кажется, что все погибнет, и вытрясется на телеге вся его мудрость и опачкаются в навозе те вели­кие художественные образы, которые он носит в своей груди; но мы так привыкли к этому, что нам не кажет­ся странным то, что наш служитель науки, т. е. служи­тель и учитель истины, заставляя других людей делать для себя то, что он сам может сделать, половину своего времени проводит в сладкой еде, курении, болтовне,..» (25, 353-354). По мнению Толстого, люди науки не должны освобождать себя от «несомненной человече­ской обязанности трудиться руками в общей борьбе че­ловечества с природою» (25, 354).

Позднышев, рассказывая о своем несчастье, видит причину его в отсутствии труда, в барской пресыщенной и бессмысленной жизни. Нехлюдов также осуждает не только срой поступок с Катюшей, но и всю праздную [С. 112] жизнь за счет чужого труда. Эта же тема труда, но уже с противоположной стороны освещена Толстым в трак­товке характера Левина. Левин познал ни с чем не срав­нимое счастье настоящего физического труда, когда он вместе с мужиками косил луг. Удовлетворение давала и работа, и сближение с крестьянами. Труд сопутствует нравственному возрождению Катюши Масловой.

Отсутствие труда есть величайшее зло и начало без­нравственной жизни, начало вырождения. Это хорошо показано в комедии «Плоды просвещения». Всевозмож­ные нелепые занятия Вово, Коко, Бетси, профессоров и кандидатов, граничащие с невежеством, происходят именно потому, что люди, не работая, «не могут не оша­леть», как говорил писатель.

Толстой ценит русский народный характер за трудо­любие. Труд создает все материальные ценности и игра­ет огромную роль в судьбе целых народов. Писатель сравнивает русский народ с европейскими народами: «Если русский народ — нецивилизованные варвары, то у нас есть будущность. Западные же народы — цивили­зованные варвары, и им уже нечего ждать. Нам подра­жать западным народам, все равно как здоровому, рабо­тящему, неиспорченному малому завидовать парижско­му плешивому молодому богачу, сидящему в своем оте­ле» (55, 233).

Трудовое воспитание и нравственное духовное разви­тие человека — два фактора, неотделимые друг от дру­га, утверждает писатель. С помощью полезного труда человек освобождается от многочисленных пороков, но рожденных паразитическим образом жизни в капитали­стическом обществе,

В разделах каждого тома юбилейного издания Л. Н. Толстого: «Неопубликованное, неотделанное, неоконченное» можно встретить небольшие очерки, расска­зы, диалоги, в которых заложены глубокие задушевные мысли писателя и встречаются цельные, запоминающие­ся характеры.

В поисках положительного героя, который не про­шел бы страшной школы жизни, как Позднышев или Степан Пелагеюшкин, который был бы по-человечески добр к людям, Толстой создал в 1891 г. два коротких [С. 113] очерка: «Мать» и «Памяти И. И. Раевского» (некролог).

Рассказ «Мать» проникнут какой-то светлой пе­чалью, сдержанным чувством сожаления о невозврати­мом. Начинается он от лица повествователя: «Я знал Марью Александровну с детства» (29, 251). Спустя мно­го лет повествователь встретился с Марьей Александров­ной в маленьком домике в монастыре, куда она ушла под начало отца Никодима, чтобы не быть детям в тя­гость (у нее было 8 взрослых сыновей и дочерей и мно­жество внуков). Толстой немногословно описывает тра­гедию одиночества матери, несмотря на то, что у нее большая семья. О родных детях она говорит мало, но зато охотно вспоминает чужого человека. Диалог между давними друзьями почти весь заполнен рассказом мате­ри об «удивительном человеке», об учителе ее детей. Характер учителя создан автором по образу и подобию разночинца-демократа 60-х гг., только не с оттенком ни­гилизма, а с христианской самоотверженной душой. «Он был уверен, что он терпеть не может христианского уче­ния, а между тем вся его жизнь была самоотвержени­ем», — говорит автор (29, 252-253).

Теперь, через много лет собеседники вспоминали его речи, его мысли. Учитель считал, что вся нравствен­ность жизни человеческой сводится к тому, чтобы как можно меньше брать от людей и как можно больше отдавать себя... Он так и делал. Он ночами ухаживал за больными маленькими детьми, днем занимался уро­ками со старшими детьми. «А главное — он говорил и делал. Да как делал — горел! <...> — вспоминает Ма­рия Александровна. — Он говорил, что жить, как мы живем, не стоит, и предлагал мужу отдать всю землю крестьянам, а самим жить трудами» (29, 254). И она считает, что учитель был прав. Дети ее, может быть, не были бы тогда такими эгоистами, собственниками, свет­скими людьми.

Собеседник Марии Александровны вспоминает учи­теля и думает: «В том, что она любила его, могло быть сомнение, но в том, что она была единственной его лю­бовью и божеством, — не могло быть сомнения... <...> А между тем я склонен думать, что она любила его. Его смерть была для нее не только большим горем, но и лишением. Были стороны ее души — лучшие, главные, [С. 114] основные, которые потом она уже не открывала нико­му...» (29, 253).
Выросшая в дворянской среде, эта женщина сумела понять справедливость демократических идей, беззавет­ность альтруистического образа жизни неимущего раз­ночинца. И после его ранней смерти она продолжала думать о нем как о самом лучшем человеке в ее жизни. Очевидно, это был тот самый человек, который нес лю­дям свет добра и любви и примером всей своей жизни учил их, как надо жить.

Статья-некролог «Памяти И. И. Раевского» являет­ся прямым подтверждением того, что идеальные люди были в самой жизни, а не только в мечтах художника. Толстой приводит о Раевском только факты: «Он умер на работе среди голодающих, — можно сказать, от сверхсильного труда, который он брал на себя. Он умер, отдав жизнь свою народу, который он горячо лю­бил и которому служил всю свою жизнь» (29, 260).

Автор рассуждает, что работа в помощь голодаю­щим может на первый взгляд показаться вовсе нетруд­ной. «Дела эти кажутся нетрудными и не убийственны­ми для тех, кому не дорог, не важен успех дела, — но для него :[И. И. Раевского] это всегда был вопрос жиз­ни и смерти» (29, 261). Он делал тысячи дел, которые были нужны: закупал хлеб, нанимал возчиков хлеба, находил избы для столовых и многое другое. Что или кто заставляли Раевского работать так самоотвержен­но, забыв о себе? Ничто и никто. Такова была натура этого человека. «Нет, живые в руки не дадимся, — го­ворил он, возвращаясь с работы...» (29, 261). Врагом своим в это время он считал голод, от которого поги­бали сотни крестьян. У этого потомственного дворянина были привычки разночинца. Ему было 56 лет, но он хладнокровно относился ко всем неудобствам жизни: ему было безразлично, спать на диване или на полу, есть хлеб с отрубями, или деревенские щи, лишь бы го­лод не мешал ему работать. Он никогда не думал о своем здоровье. «Вчера, когда он уже умирал, я, прохо­дя по деревне, сказал мужику, что Иван Иванович уми­рает. Мужик ахнул: «Помилуй бог! — сказал он: — что без него делать будем? Воскреситель наш был» (29,262).

Автор думает: «Для мужика он был «воскреситель», а для нас он был тем человеком, одно знание о сущее[С. 1115]ствовании которого придает бодрость в жизни и уверен­ность в том, что мир стоит добром, но не злом: не теми людьми, которые махают на все рукой и живут как по­пало, а такими людьми, каков был Иван Иванович, ко­торый всю жизнь боролся со злом...» (29, 262). Это был человек, наделенный талантом сознательной, деятель­ной любви к людям, к народу.

Автор рассказывает, что встретились и подружились они с И. И. Раевским еще в молодости. И теперь, сви­девшись через 30 лет, они «сошлись на общем деле...». Причем «он не только не очерствел за эти 30 лет, но он, откинув все те соблазны молодости, которые мешали его служению народу, теперь весь отдался ему» (29, 263). Так говорил Лев Николаевич о своем друге. Но самое важное, что особенно ценил Толстой в Раевском, это то, что у него не было традиционного разлада в семье, не было проблемы «отцов и детей»: «Он представлял уди­вительное соединение страстной, восторженной любви к своей семье и, вместе с тем, к народу. Одна любовь не только не мешала другой, но содействовала ей. Любовь его к детям, к сыновьям выражалась тем, что он научил их любить парод, служить ему...» (29, 263). Сын помо­гал отцу в организации помощи голодающим крестьянам и вел себя так же беззаветно, как и его отец.

Толстой с большим удовлетворением художника-ис­следователя останавливается на этих положительных идеальных характерах, которые подсказывала ему жизнь.

1. Ломунов К. Эстетика Льва Толстого. М., 1972, С. 113.
2. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. в 90-та т. т. 25. С. 373. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте. Первая цифра обозначает том, вторая – страницу.
3. Бушман А.С. Сатира Салтыкова-Щедрина. М.-Л., 1959, С. 367-368.
4. В комментариях Н.К. Гудзия сказано: «Алеша Горшок – живое лицо. Это имя и прозвище носил бывший в 1860-х годах в Ясной Поляне помощник повара и дворник» (36;582). Т.А. Кузминская писала о том, что Алешу «почему-то опоэтизировали…» (36; 582)
5. Рассказ является прозаической переработкой стихотворения В. Гюго «Бедные люди».