"Новый День" №15,
13 декабря 1909 г.
Подпись: В . Ильин
Известный сборник "Вехи", составленный влиятельнейшими к.-д. публицистами, выдержавший в короткое время несколько изданий, встреченный восторгом всей реак¬ционной печати, представляет из себя настоящее знамение времени. Как бы ни "ис¬правляли" к.-д. газеты слишком бьющие в нос отдельные места "Вех", как бы ни отре¬кались от них отдельные кадеты, совершенно бессильные повлиять на политику всей к.-д. партии или задающиеся целью обмануть массы насчет истинного значения этой политики, — остается несомненный факт, что "Вехи" выразили несомненную суть со¬временного кадетизма. Партия кадетов есть партия "Вех".
Ценя выше всего развитие политического и классового сознания масс, рабочая демократия должна приветствовать "Вехи", как великолепное разоблачение идейными вож¬дями кадетов сущности их политического направления. "Вехи" написаны господами: Бердяевым, Булгаковым, Гершензоном, Кистяковским, Струве, Франком и Изгоевым. Одни уж эти имена известных депутатов, известных ренегатов, известных кадетов го¬ворят достаточно много за себя. Авторы "Вех" выступают как настоящие идейные во¬жди целого общественного направления, давая в сжатом наброске целую энциклопе¬дию по вопросам философии, религии, политики, публицистики, оценки всего освобо¬дительного движения и всей истории русской демократии. Назвав "Вехи" "сборником статей о русской интеллигенции",
авторы сузили этим подзаголовком действительную тему своего выступления, ибо "ин¬теллигенция" выступает у них на деле в качестве духовного вождя, вдохновителя и вы¬разителя всей русской демократии и всего русского освободительного движения. "Ве¬хи" — крупнейшие вехи на пути полнейшего разрыва русского кадетизма и русского либерализма вообще с русским освободительным движением, со всеми его основными задачами, со всеми его коренными традициями.
I
Энциклопедия либерального ренегатства охватывает три основные темы: 1) борьба с идейными основами всего миросозерцания русской (и международной) демократии; 2) отречение от освободительного движения недавних лет и обливание его помоями; 3) открытое провозглашение своих "ливрейных" чувств (и соответствующей "ливрейной" политики) по отношению к октябристской буржуазии, по отношению к старой власти, по отношению ко всей старой России вообще.
Авторы "Вех" начинают с философских основ "интеллигентского" миросозерцания. Красной нитью проходит через всю книгу решительная борьба с материализмом, кото¬рый аттестуется не иначе, как догматизм, метафизика, "самая элементарная и низшая форма философствования" (стр. 4 — ссылки относятся к 1-му изданию "Вех"). Позити¬визм осуждается за то, что он был "для нас" (т. е. для уничтоженной "Вехами" русской "интеллигенции") "тождественен с материалистической метафизикой" или истолковы¬вался "исключительно в духе материализма" (15), тогда как — "ни один мистик, ни один верующий не может отрицать научного позитивизма и науки" (11). Не шутите! "Вражда к идеалистическим и религиозно-мистическим тенденциям" (6) — вот за что нападают "Вехи" на "интеллигенцию". "Юркевич был, во всяком случае, настоящим философом по сравнению с Чернышевским" (4).
Вполне естественно, что, стоя на этой точке зрения, "Вехи" неустанно громят атеизм "интеллигенции" и стремятся со всей решительностью и во всей полноте
восстановить религиозное миросозерцание. Вполне естественно, что, уничтожив Чер¬нышевского, как философа, "Вехи" уничтожают Белинского, как публициста. Белин¬ский, Добролюбов, Чернышевский — вожди "интеллигентов" (134, 56, 32, 17 и др.). Чаадаев, Владимир Соловьев, Достоевский — "вовсе не интеллигенты". Первые — во¬жди направления, с которым "Вехи" воюют не на живот, а на смерть. Вторые "неус¬танно твердили" то именно, что твердят и "Вехи", но "их не слушали, интеллигенция шла мимо них", гласит предисловие к "Вехам".
Читатель уже может видеть отсюда, что не на "интеллигенцию" нападают "Вехи", это только искусственный, запутывающий дело, способ выражения. Нападение ведется по всей линии против демократии, против демократического миросозерцания. А так как идейным вождям партии, которая рекламирует себя, как "конституционно-демократическую", неудобно назвать вещи их настоящими именами, то они позаимст¬вовали терминологию у "Московских Ведомостей"1*, они отрекаются не от демокра¬тии, — (какая недостойная клевета!), — а только от "интеллигентщины".
Письмо Белинского к Гоголю, вещают "Вехи", есть "пламенное и классическое вы¬ражение интеллигентского настроения" (56). "История нашей публицистики, начиная после Белинского, в смысле жизненного разумения — сплошной кошмар" (82).
Так, так. Настроение крепостных крестьян против крепостного права, очевидно, есть "интеллигентское" настроение. История протеста и борьбы самых широких масс насе¬ления с 1861 по 1905 год против остатков крепостничества во всем строе русской жиз¬ни есть, очевидно, "сплошной кошмар". Или, может быть, по мнению наших умных и образованных авторов, настроение Белинского в письме к Гоголю не зависело от на¬строения крепостных крестьян? История нашей публицистики не зависела от возмуще¬ния народных масс остатками крепостнического гнета?
"Московские Ведомости" всегда доказывали, что русская демократия, начиная хотя бы с Белинского, отнюдь не выражает интересов самых широких масс населения
в борьбе за элементарнейшие права народа, нарушаемые крепостническими учрежде¬ниями, а выражает только "интеллигентское настроение".
Программа "Вех" и "Московских Ведомостей" одинакова и в философии, и в пуб¬лицистике. Но в философии либеральные ренегаты решились сказать всю правду, рас¬крыть всю свою программу (война материализму и материалистически толкуемому по¬зитивизму; восстановление мистики и мистического миросозерцания), а в публицисти¬ке они виляют, вертятся, иезуитничают. Они порвали с самыми основными идеями де¬мократии, с самыми элементарными демократическими тенденциями, но делают вид, что рвут только с "интеллигентщиной". Либеральная буржуазия решительно повернула от защиты прав народа к защите учреждений, направленных против народа. Но либе¬ральные политиканы желают сохранить название "демократов".
Тот же самый фокус, который проделали над письмом Белинского к Гоголю и над историей русской публицистики, проделывается над историей недавнего движения.
II
В действительности нападение ведется в "Вехах" только на такую интеллигенцию, которая была выразителем демократического движения, и только за то, в чем она про¬явила себя, как настоящий участник этого движения. "Вехи" с бешенством нападают на интеллигенцию именно за то, что эта "маленькая подпольная секта вышла на свет бо¬жий, приобрела множество последователей и на время стала идейно-влиятельной и да¬же реально могущественной" (176). Либералы сочувствовали "интеллигенции" и тай¬ком поддерживали иногда ее, пока она оставалась только маленькой подпольной сек¬той, пока она не приобрела множества последователей, пока она не становилась реаль¬но могущественной; это значит: либерал сочувствовал демократии, пока демократия не приводила в движение настоящих масс, ибо без вовлечения масс она только служила своекорыстным целям либерализма, она только помогала верхам либеральной буржуа¬зии пододви-
нуться к власти. Либерал отвернулся от демократии, когда она втянула массы, начав¬шие осуществлять свои задачи, отстаивать свои интересы. Под прикрытием криков про¬тив демократической "интеллигенции", война кадетов ведется на деле против демо¬кратического движения масс. Одно из бесчисленных наглядных разоблачений этого в "Вехах" состоит в том, что великое общественное движение конца XVIII века во Фран¬ции они объявляют "примером достаточно продолженной интеллигентской революции, с обнаружением всех ее духовных потенций" (57).
Не правда ли, хорошо? Французское движение конца XVIII века представляет из се¬бя, изволите видеть, не образец самого глубокого и широкого демократического дви¬жения масс, а образец "интеллигентской" революции! Так как нигде в мире и никогда демократические задачи не осуществлялись без движения однородного типа, то совер¬шенно очевидно, что идейные вожди либерализма порывают именно с демократией.
В русской интеллигенции "Вехи" бранят именно то, что является необходимым спутником и выражением всякого демократического движения. "Прививка политиче¬ского радикализма интеллигентских идей к социальному радикализму народных ин¬стинктов совершилась с ошеломляющей быстротой" (141) — ив этом была "не просто политическая ошибка, не просто грех тактики. Тут была ошибка моральная". Там, где нет исстрадавшихся народных масс, не может быть и демократического движения. А демократическое движение отличается от простого "бунта" как раз тем, что оно идет под знаменем известных радикальных политических идей. Демократическое движение и демократические идеи не только политически ошибочны, не только тактически не¬уместны, но и морально греховны, — вот к чему сводится истинная мысль "Вех", ров¬но ничем не отличающаяся от истинных мыслей Победоносцева. Победоносцев только честнее и прямее говорил то, что говорят Струве, Изгоевы, Франки и К .
"Исстрадавшихся народных масс", — говорится на той же странице, двумя строками ниже.
Когда "Вехи" приступают к более точному определению содержания ненавистных "интеллигентских" идей, они, естественно, говорят о "левых" идеях вообще, о народ¬нических и марксистских, в частности. Народники обвиняются в "ложной любви к кре¬стьянству", марксисты — "к пролетариату" (9). И те и другие уничтожаются в пух и прах за "народопоклонничество" (59, 59—60). У ненавистного "интеллигента" "бог есть народ, единственная цель есть счастие большинства" (159). "Бурные речи атеисти¬ческого левого блока" (29), — вот что всего больше запомнилось во II Думе кадету Булгакову, вот что особенно возмутило его. И нет ни малейшего сомнения, что Булга¬ков выразил здесь несколько рельефнее, чем иные, общекадетскую психологию, выра¬зил заветные думы всей кадетской партии.
Что для либерала стирается различие между народничеством и марксизмом, — это не случайно, а неизбежно, оно не "фортель" литератора (прекрасно знающего эти раз¬личия), а закономерное выражение современной сущности либерализма. Ибо в данное время либеральной буржуазии в России страшно и ненавистно не столько социалисти¬ческое движение рабочего класса в России, сколько демократическое движение и рабо¬чих и крестьян, т. е. страшно и ненавистно то, что есть общего у народничества и мар¬ксизма, их защита демократии путем обращения к массам. Для современной эпохи ха¬рактерно то, что либерализм в России решительно повернул против демократии; со¬вершенно естественно, что его не интересуют ни различия внутри демократии, ни дальнейшие цели, виды и перспективы, открывающиеся на почве осуществленной де¬мократии.
Словечки, вроде "народопоклонничество", так и кишат в "Вехах". Это не удиви¬тельно, ибо либеральной буржуазии, испугавшейся народа, ничего не остается, как кричать о "народопоклонничестве" демократов. Отступления нельзя не прикрыть осо¬бенно громким барабанным боем. Нельзя же, в самом деле, прямо отрицать, что обе первые Думы выражали именно в лице рабочих и крестьянских депутатов настоящие
интересы, требования, взгляды рабочих и крестьянских масс. А между тем именно эти "интеллигентные" депутаты и внушили кадетам бездонную ненависть к "левым" за разоблачение вечных кадетских отступлений от демократизма. Нельзя же, в самом де¬ле, прямо отрицать хотя бы и "четыреххвостку"79; а между тем и и один сколько-нибудь честный политический деятель не усумнился в том, что выборы по "четырех-хвостке", выборы действительно демократические, дали бы в современной России по¬давляющее большинство депутатам трудовикам вместе с депутатами рабочей партии.
Ничего не остается повернувшей вспять либеральной буржуазии, как прикрывать свой разрыв с демократией словечками из словаря "Московских Ведомостей" и "Ново¬го Времени"; эти словечки положительно пестрят весь сборник "Вех".
"Вехи" — сплошной поток реакционных помоев, вылитых на демократию. Понятно, что публицисты "Нового Времени", Розанов, Меньшиков и А. Столыпин, бросились целовать "Вехи". Понятно, что Антоний Волынский пришел в восторг от этого произ¬ведения вождей либерализма.
"Когда интеллигент, — пишут "Вехи", — размышлял о своем долге перед народом, он никогда не додумывался до того, что выражающаяся в начале долга идея личной от¬ветственности должна быть адресована не только к нему, интеллигенту, но и к народу" (139). Демократ размышлял о расширении прав и свободы народа, облекая эту мысль в слова о "долге" высших классов перед народом. Демократ никогда не мог додуматься и никогда не додумается до того, что в дореформенной стране или в стране с "конститу¬цией" 3 июня может зайти речь об "ответственности" народа перед правящими класса¬ми. Чтобы "додуматься" до этого, демократ, или якобы демократ, должен окончательно превратиться в контрреволюционного либерала.
Извращение "Вехами" обычного смысла слова "интеллигент" прямо-таки забавно. Достаточно пе¬релистать списки депутатов обеих первых Дум, чтобы сразу увидеть подавляющее большинство кресть¬ян у трудовиков, преобладание рабочих у с.-д. и сосредоточение массы буржуазной интеллигенции у к.-
д.
"Эгоизм, самоутверждение — великая сила, — читаем мы в "Вехах", — именно она делает западную буржуазию могучим бессознательным орудием божьего дела на зем¬ле" (95). Это не что иное, как приправленный лампадным маслом пересказ знаменитого "Enrichissez-vous! — обогащайтесь!" или нашего российского: "мы ставим ставку на сильных"80. Когда буржуазия помогала народу бороться за свободу, она объявляла эту борьбу божьим делом. Когда она испугалась народа и повернула к поддержке всякого рода средневековья против народа, — она объявила божьим делом "эгоизм", обогаще¬ние, шовинистическую внешнюю политику и т. п. Это было везде в Европе. Это повто¬ряется и в России.
"Актом 17 октября по существу и формально революция должна была бы завер¬шиться" (136). Это и есть альфа и омега октябризма, т. е. программы контрреволюци¬онной буржуазии. Октябристы всегда это говорили и сообразно с этим открыто дейст¬вовали. Кадеты действовали тайком так же (начиная с 17 октября), но желали прики¬дываться при этом демократами. Для успеха дела демократии полная, ясная, открытая размежевка между демократами и ренегатами — самая полезная, самая необходимая вещь. Надо использовать "Вехи" для этого нужного дела. "Надо иметь, наконец, сме¬лость сознаться, — пишет ренегат Изгоев, — что в наших Государственных думах ог¬ромное большинство депутатов, за исключением трех-четырех десятков к.-д. и октяб¬ристов, не обнаружило знаний, с которыми можно было бы приступить к управлению и переустройству России" (208). Ну, разумеется, где же мужицким депутатам трудовикам или каким-то рабочим браться за такое дело. Для этого нужно большинство к.-д. и ок¬тябристов, а для такого большинства нужна III Дума...
А чтобы народ и народопоклонники понимали свою "ответственность" перед вер¬шителями дел в III Думе и в третьедумской России, для этого нужно проповедовать на¬роду — вместе с Антонием Волынским — "покаяние" ("Вехи", 26), "смирение" (49), борьбу с "гордыней интеллигента" (52), "послушание" (55), "простую,
грубую пищу старого моисеева десятословия" (51), борьбу с "легионом бесов, вошед¬ших в гигантское тело России" (68). Если крестьяне выбирают трудовиков, а рабочие — социал-демократов, это, разумеется, — именно такое бесовское наваждение, ибо, собственно говоря, по натуре своей, как давно уже открыли Катков и Победоносцев, народ питает "ненависть к интеллигенции" (87; читай: к демократии).
Русские граждане должны поэтому — научают нас "Вехи" — "благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас ("интеллиген¬тов") от ярости народной" (88).
Эта тирада хороша тем, что откровенна, — полезна тем, что вскрывает правду отно¬сительно действительной сущности политики всей к.-д. партии за всю полосу 1905— 1909 годов. Эта тирада хороша тем, что вскрывает в краткой и рельефной форме весь дух "Вех". А "Вехи" хороши тем, что вскрывают весь дух действительной политики русских либералов и русских кадетов, в том числе. Вот почему кадетская полемика с "Вехами", кадетское отречение от "Вех" — одно сплошное лицемерие, одно безысходное празднословие. Ибо на деле кадеты, как коллектив, как партия, как общественная сила, вели и ведут именно политику "Вех". Призывы идти в булыгинскую Думу в августе и сентябре 1905 года, измена делу демократии в конце того же года, систематическая боязнь народа и народного движения и систематическая борьба с депутатами рабочих и крестьян в обеих первых Думах, голосование за бюджет, речи Караулова о религии и Березовского об аграрном вопросе в III Думе, поездка в Лондон, — все это бесчисленные вехи именно той, именно такой политики, которая идейно провозглашена в "Вехах".
Русская демократия не может сделать пи шага вперед, пока она не поймет сути этой политики, не поймет ее классовых корней.
